В 1817 году Россия вступила в самый длительный военный конфликт в своей истории — Кавказскую войну, продолжавшуюся с перерывами почти полвека — до 1864 года. Результатом ее было то, что Кавказ не только вошел в состав в России, но и стал неотъемлемой темой русской литературы.Война на Кавказе сыграла выдающуюся (хотя порой и трагическую) роль в судьбах многих русских поэтов и писателей. Одним из них был Александр Александрович Бестужев, открывший Кавказ для русской литературы (повесть «Аммалат-бек»).
В 1823 году штабс-капитан гвардии А.Бестужев состоял адъютантом при герцоге Александре Вюртембергском. Перед ним открывалась блестящая служебная карьера, но дружеские связи и пламенный темперамент вовлекли его в заговор декабристов. 14 декабря 1825 года Бестужев вывел на Сенатскую площадь Московский полк, а после поражения восстания сам явился на гауптвахту Зимнего дворца и сдал шпагу. На суде он пал духом и, как указала следственная комиссия, «первый сделал важное открытие о тайном обществе». Бестужев также признался, что «умышлял на цареубийство и истребление императорской фамилии, возбуждал к тому других, соглашался также и на лишение свободы императорской фамилии, участвовал в умысле бунта привлечением товарищей и сочинением возмутительных стихов и песен, лично действовал в мятеже и возбуждал к оному нижних чинов». Откровенность, о которой он впоследствии жалел, смягчила его участь. Сосланный поначалу в Якутск, он был затем переведен рядовым в действующую армию на Кавказ.
К этому времени Александр Бестужев был уже знаменитым писателем, публиковавшим свои повести, рассказы и стихи под псевдонимом Марлинский. Тургенев вспоминал, что Бестужев-Марлинский гремел как никто, его романтическим героям — благородным рыцарям, мечтательным скитальцам и утонченным красавицам — подражали в столице и провинции, читатели разговаривали и переписывались его языком. От осужденного писателя ждали новых повестей — о любви, турнирах, чести и славе. Все русское общество внимательно следило за судьбой Бестужева и надеялось, что на войне ему удастся получить награду и освобождение от солдатчины.
Горцы уважали Бестужева за храбрость и называли его Искандер-бек. В 1835 году за ряд боевых отличий в сражениях с горцами Бестужев был произведен в унтер-офицеры, а новые отличия через год доставили ему офицерский чин, который он «выстрадал и выбил штыком». При штурме Бейбурта он так отличился, что весь полк просил императора дать Бестужеву Георгиевский крест. Но Николай I наложил резолюцию: «Рано».
В 1837 году, оплакав смерть горячо любимого друга Пушкина, Бестужев-Марлинский в составе десанта высадился на мысе Адлер. Десант пошел в атаку, и Искандер-бек, размахивая шашкой, врубился в ряды черкесов. Больше его никто не видел. Штаб Кавказского корпуса объявил награду за сведения о судьбе Бестужева. Вскоре явился один черкес и сказал, чтобы Искандера не искали, потому что его изрубили шашками.
Но среди кавказских старожилов еще долгое время ходили легенды, что где-то в высокогорных аулах живет, словно горный орел, русский офицер, которого зовут Искандером. Он высок, строен, умен, образован и пользуется среди горцев большим почетом.
Пропал без вести. За этими словами всегда кроется надежда и тайна.
P.S.
М.Ю. Лермонтов в 1832-1834 гг. выполнил несколько графических иллюстраций (перо, чернила) к бестужевской повести «Аммалат-бек».
Рисунок изображает конного Аммалат-Бека с шашкой через плечо и кинжалом за поясом, стреляющего, обернувшись, из ружья в полковника Верховского, который запрокидывается, раненный, назад.
Рисунок соответствует следующему месту повести: «Конь его <Верховского>, почуяв брошенные повода, ускорил ход и, таким образом, вдвоем с Аммалатом они далеко опередили отряд...
... Он <Аммалат-Бек> пустил вскачь коня своего, чтобы иметь время справиться с оружием, и вдруг обратился навстречу полковнику, пронесся мимо и стал давать быстрые круги около. С каждым скоком сильней разгоралось в нем пламя бешенства. Ему казалось, что свистящий мимо ушей воздух жужжал ему: убей, убей! Это враг твой! вспомни Селтанету... Он схватил из-за плеча меткое ружье свое, взвел курок и, ободряя себя криком, поскакал с кровожадною решительностью к обреченной жертве.
Между тем Верховский, не питая ни малейшего подозрения, спокойно смотрел на скачку Аммалата, воображая, что он, по памятному обычаю азиатцев, хочет поджигитовать.
— Стреляй в цель, Аммалат-Бек! — закричал он несущемуся на него убийце.
— Какая цель лучше груди врага! — отвечал Аммалат-Бек, наскакивая, и в десяти шагах спустил курок!... выстрел грянул... и молча, медленно свалился полковник с седла»
Рисунок изображает Аммалат-Бека, бросившего к постели умирающего хана Султан-Ахмета отрезанную голову полковника Верховского. Вокруг постели группа из плачущих женщин (семья хана) и приближенных.
Рисунок иллюстрирует следующие строки повести: «Посреди комнаты на тюфяке лежал хан, обезображенный быстрою болезнью. Жена и дочь рыдали на коленях у его ложа; старший его сын Нуцал в безмолвном отчаянии стоял в ногах, склонив чело на сжатую руку. Несколько женщин и нукеров плакали тихо поодаль.
Все это однако ж не поразило, не образумило Аммалата, преисполненного одною мыслью. Он твердою поступью приблизился к хану и громко сказал ему:
— Здравствуй, хан! Я привез тебе подарок, от которого бы оживился мертвец. Готовь свадьбу: вот мой выкуп за Селтанету! Вот голова Верховского! — С этими словами он бросил ее к ногам хана».
Рисунок изображает Аммалат-Бека, скончавшегося от раны, лежащим у пушечного лафета. Тут же группа из двух офицеров, из которых один, сидящий на лафете, показывает другому, стоящему рядом, кинжал убитого. На заднем плане справа фигуры двух солдат; слева фигуры лежащих солдат и стоящая фигура часового с ружьем.
Рисунок передает следующее место из повести: «Ночью, когда уже все утихло, артиллерист сидел над полумертвым своим пленником, с участием рассматривая его при тусклом свете фонаря... Пленник вздохнул тяжело и, с усилием подняв руку до лба, открыл ею свои отяжелевшие веки, произнося про себя неясные звуки, несвязные слова...
...Судорожное движение прервало бред его; невыразимо страшный стон вырвался из груди страдальца и он впал в томительное забытие, в котором одна душа живет еще, чтобы страдать.
Артиллерист, тронутый до глубины сердца, приподнял голову несчастного, спрыснул ему лицо холодною водою и тер спиртом виски, чтобы привести его в чувство. Медленно открыл он очи, несколько раз потряс головою, будто желая отряхнуть с ресниц туман, и пристально устремил зрачки на лицо артиллериста, бледно озаренного мерцанием свечи. И вдруг с пронзительным криком, будто магическою силою приподнялся он с ложа... волосы его стали дыбом, все тело дрожало лихорадочной дрожью, руки искали что-то оттолкнуть от себя... неописанный ужас изобразился на его лице.
— Твое имя? — вскричал он наконец, обращаясь к артиллеристу, — Кто ты, пришлец из гроба?
— Я Верховский, — отвечал молодой артиллерист.
Это был выстрел прямо в сердце пленнику; лигатура на главной артерии лопнула от прилива, и кровь хлынула сквозь перевязки!..
— Он, верно, был большой грешник! — тихо сказал Верховский стоявшему подле него генеральному переводчику, содрогаясь невольно.
— Большой злодей, — промолвил переводчик. — Мне кажется, он был русский беглец. Мне не случалось слышать, чтобы какой-нибудь горец говорил так чисто по-русски, как этот пленник. Дайте-ка мне посмотреть его оружие, не найдем ли на нем каких примет.
Говоря так, он с любопытством обнажил кинжал, снятый с убитого, и, приблизив его к фонарю, разобрал и перевел следующую надпись:
„Будь медлен на обиду — к отмщенью скор!“
— Самое разбойничье правило! — сказал Верховский. — Бедный брат мой Евстафий! Ты пал жертвою подобного изуверства.
Глаза доброго юноши наполнились слезами.
— Нет ли чего еще? — спросил он.
— Вот, кажется, имя убитого, — отвечал переводчик. — Оно: Аммалат-Бек!»
Мои книги
Последняя война Российской империи
Journal information