Дмитрия Сергеевича Мережковского
Их представления о супружестве намного опередили свой век. Они сразу сошлись на том, что не будут ограничивать творческие интересы друг друга и заводить детей. Инициатором этого соглашения была Зинаида Николаевна, которая отнюдь не собиралась прозябать в тени знаменитого мужа. Служить его таланту — да, помогать во всех его начинаниях — пожалуйста, но при этом оставаться самостоятельной личностью — таково было ее кредо.
Юношеское увлечение романом
Впрочем, в начале ХХ века в жизнь
За исключением этого эпизода, вся супружеская жизнь Мережковских была по сути всеобъемлющим и беспредельным эгоизмом вдвоем. «Слава Богу, что я никого не убил и не родил», — любил повторять
В историю русской культуры они так и вошли — неразлучной парой и в то же время яркими индивидуальностями: он — основоположником мистического символизма, автором религиозно-философских романов и эссе, она — талантливой поэтессой и незаурядным литературным критиком.
Судьба разлучила их 7 декабря 1941 года, в день смерти Дмитрия Сергеевича. Но, возможно, 4 последних года жизни Зинаиды Николаевны без мужа и нельзя назвать разлукой, ибо она ежедневно разговаривала с покойным и уверяла всех, что Мережковский жив.
От великого до смешного — один шаг
Справедливость этих слов Наполеона Мережковский однажды познал на собственном опыте.
30-е годы прошлого века, Париж, литературный клуб «Зеленая лампа». На эстраде публицист Талин-Иванович красноречиво, страстно, хотя и грубовато, упрекает эмигрантскую литературу в косности, отсталости и прочих грехах.
— Чем заняты два наших крупнейших писателя? Один воспевает исчезнувшие дворянские гнёзда, описывает природу, рассказывает о своих любовных приключениях, а другой ушёл с головой в историю, в далёкое прошлое, оторвался от действительности…
Мережковский, сидя в рядах, пожимает плечами, кряхтит, вздыхает, и наконец просит слова.
— Да… так оказывается, два наших крупнейших писателя занимаются пустяками?
Талин с места кричит:
— Почему это вы решили, что я о вас говорил? Я имел в виду Бунина и
Немая сцена — прямо по Гоголю. На растерявшегося Мережковского было жалко смотреть.
Мережковский и философ
Шестов уже в эмиграции рассказывал:
— Был я в
— О какой книге Мережковского?
— О вас и о
— Не знаю, не читал… разве есть такая книга?
— Как, вы не прочли книги Мережковского?
— Не знаю, право, может быть, и читал… разное пишут, всего не запомнишь.
«Толстой не притворялся», — убедительно добавлял
Вернувшись в Петербург, он доставил себе удовольствие: при первой же встрече рассказал Мережковскому о глубоком впечатлении, произведённом его книгой на
В самом начале революции Троцкий выпустил брошюру о борьбе с религиозными предрассудками. «Пора, товарищи, понять, что никакого Бога нет, ангелов нет, чертей и ведьм нет», — и заметил в скобках: «Нет, впрочем, одна ведьма есть — Зинаида Гиппиус». Когда эту брошюру показала Гиппиус, она, со своим вечным лорнетом в руках, прочла, нахмурилась, пробрюзжала: «Это еще что такое? Что это он выдумал?» — а потом весело рассмеялась и признала, что, по крайней мере, это остроумно.
Из разговоров с З. Н. Гиппиус (записано
О посещении
— Как сейчас помню, приехали мы к вечеру, едва успели вымыться, переодеться, стучат в дверь: просят в гостиную. Софья Андреевна усадила меня рядом с собой на диван: какие платья носят в Петербурге да какие пьесы ставят, обычная дамская болтовня. А он с
А он замолчал, видимо, удивленный, и потом очень вежливо и тихо сказал: «Может быть, вы правы... Я всегда рад выслушать чужое суждение».
О поэзии
— Есть, по-моему, четыре рода поэзии. Первый, низший — непонятно о понятном. Второй, выше — понятно о понятном. Затем, непонятно о непонятном. И, наконец, понятно о непонятном... Блок споткнулся на четвертой ступеньке...
О хаосе
— В Петербурге у нас тоже такие собрания бывали, только народу больше. Кричат, шумят, спорят, ужас... А один какой-то рыженький, лохматый в углу сидел и все молчал. Изредка только привстанет и спросит: «Зинаида Николаевна, а как же быть с хаосом?»
Гиппиус и поэтессы
— Вечер поэтесс? Одни дамы? Нет, избавьте, меня уж когда-то и в Петербурге на такой вечер приглашали,
О бессмертии души
— Я верю в бессмертие души, я не могла бы жить без этой веры... Но я не верю, что все души бессмертны. Или что все люди воскреснут. Вот Икс, например, — вы знаете его. Ну, как это представить себе, что он вдруг воскреснет. Чему в нем воскресать? На него дунуть, никакого следа не останется, а туда же, воскреснуть собирается.
Новые литературные силы
— Вчера был у меня Игрек. С выговором.
— ?
— Да как же... Говорит, что я отстала, ничего не понимаю, что растут новые силы, всюду новые темы, жизнь кипит, молодость, расцвет, все такое вообще, а я никому не нужна. Я спрашиваю: «Какие же это такие новые силы?» Он так и налетел на меня: «Да что вы! вот, например, Пузанов из Воронежа... читали?» А зачем, скажите, я на старости лет, да после всего, что я в жизни прочла, зачем я стану читать еще Пузанова из Воронежа?
О смерти
— Если человек никогда не думал о смерти, с ним вообще не о чем разговаривать... Я всяких морбидностей (в данном случае: болезненных разговоров. — С.Ц.) терпеть не могу. И даже стихов не люблю со всякими такими похоронными штучками. Но, если человек никогда не думал о смерти, о чем с ним говорить?
Journal information