Русь, ruotsi, roþs — что общего?

Будет опубликовано 24 декабря в 10:05

Все попытки отыскать скандинавские корни «руси», опираясь на летописный текст, обречены на неудачу. Мы видели невозможность этнической идентификации «руси» посредством термина «варяги»*. По-сути, единственное четкое этническое определение «руси» содержит выражение: «а словенеск язык и рускыи один…». Таково мнение на этот счет «первого русского норманниста».

* Помимо прочего «историческая ономастика безусловно свидетельствует о том, что русь — более древнее слово, чем варяги…» [Петрухин В. Я. Начало этнокультурной истории Руси IX—XI веков. Смоленск, М., 1995. С. 78]. Научные последствия одного только этого наблюдения четко сформулированы еще Д. И. Иловайским: «Как только отделим Русь от варягов, то вся система норманистов превращается в прах» [Иловайский Д.И. Вторая дополнительная полемика по вопросам варяго-русскому и болгаро-гуннскому. М., 1902].

Вместе с тем эта «русь» — явно чужеродный элемент в восточнославянской среде. Летописец никогда не смешивает ее с восточнославянскими племенами. В самом своем словообразовании термин «русь» обнаруживает сходство с некоторыми другими неславянскими этнонимами — сумь, пермь, чудь и т. п.

В связи с этим не прекращаются покушения привить «русский» росток к скалистым уступам скандинавских фьордов. Ведь, как говаривал Ключевский, в историческом вопросе чем меньше данных, тем разнообразнее возможные решения и тем легче они даются.

В XIX в. одна за другой были высказаны и отброшены как несостоятельные несколько гипотез: происхождение термина «русь» от исторических областей и населенных пунктов — Рослаген, Рустринген и др. Последнее и наиболее весомое слово норманизма по этой проблеме было сказано в 1982 г., в коллективном труде ученых СССР, ГДР, Польши, Дании, Швеции и Финляндии.

От лица советских историков там было заявлено следующее: «Советские лингвисты за последние двадцать лет детально исследовали происхождение этого северного названия… Выводы их едины: название „русь“ возникло в Новгородской земле. Оно зафиксировано здесь богатой топонимикой, отсутствующей на юге: Руса, Порусье, Околорусье в южном Приильменье, Руса на Волхове, Русыня на Луге, Русська на Воложьбе в Приладожье. Эти названия очерчивают первичную территорию „племенного княжения“ словен, дословно подтверждая летописное: „прозвася Руская земля, новогородьци“. По содержанию и форме в языковом отношении „русь“ — название, возникшее в зоне интенсивных контактов славян с носителями „иних языцей“ как результат славяно-финско-скандинавских языковых взаимодействий…

Первичное значение термина, по-видимому, „войско, дружина“, возможна детализация — „команда боевого корабля, гребцы“ или „пешее войско, ополчение“. В этом спектре значений летописному „русь“ ближе всего финское ruotsi и древнеисландское roþs, руническое ruþ. Бытовавшее на Балтике у разных народов для обозначения „рати, войска“, на Руси это название уже в IX в. жило совершенно самостоятельной жизнью… На ранних этапах образования Древнерусского государства „русь“ стала обозначением раннефеодального восточнославянского „рыцарства“, защищавшего „Русскую землю“… В XI в. „русин“, полноправный член этого слоя, по „Русской Правде“ Ярослава Мудрого, — это „гридин, любо коупчина, любо ябетник, любо мечник“, то есть представитель дружины, купечества, боярско-княжеской администрации…

До определенного времени употребление слова „русь“ в социальном, а не этническом значении не вызывало сомнений. Последние следы этой надплеменной природы военно-дружинной „руси“ зафиксированы в начале XI в. „Русской Правдой“ Ярослава.

…Название этого по происхождению и составу своему прежде всего славянского общественного слоя родилось на славяно-финской языковой почве, но в развитии своем полностью подчинено закономерностям развития восточнославянского общества и Древнерусского государства. В силу этих закономерностей происходило и перерастание уже в IX–X вв. социального значения в этническое: „русь“ становится самоназванием не только для новгородских словен и киевских полян, „прозвавшихся русью“, но и для варяжских послов „хакана росов“, а затем посланцев Олега и Игоря, гордо заявлявшим грекам: „Мы от рода русского“.

Таковы результаты историко-лингвистического анализа проблемы происхождения названия „русь“» [Кирпичников А. Н., Дубов И. В., Лебедев Г. С. Русь и варяги: Русско-скандинавские отношения домонгольского времени//Славяне и скандинавы. М., 1986. С. 202—205].

Вот уж поистине удивительное «исследование»! Не знаю, что именно исследовали целых двадцать лет уважаемые авторы, но совершенно очевидно, что за это время в головах у них все перемешалось. Иначе как могло получиться, что, начав с утверждения об исключительно социальном происхождении термина «русь» и его употреблении в этом значении «до определенного времени», они заключили свое «исследование» выводом о его этническом содержании уже для IX в.? А если все же «закономерность» развития термина «русь» пролегала в направлении от социального значения к этническому, то как совместить это с тем, что «русины» Ярославовой Правды являются нам все еще дружинниками, купцами и членами княжеской администрации? Я уже не говорю о том, что обозначение гребца и пешего воина одним термином — это явно из языка народов Зазеркалья.

Двадцатилетнее «детальное исследование» происхождения «руси», видимо, не оставило авторам времени подумать о некоторых очень простых вещах. В самом деле, какие, оказывается, хитрецы эти шведы! Чтобы ввести позднейших историков в заблуждение, они самым коварным образом именуют себя «гребцами» (roþs, «ротс») на востоке, в Новгороде и Киеве (чему, впрочем, нет решительно никаких доказательств), между тем как в Западной Европе рекомендуются совсем не гребцами, а шведами и норвежцами. Но и наши славяне тоже хороши. Как только призвали к себе гребцов, так сразу и сами себя гребцами прозвали (видимо, понравилось очень слово), а бывших гребцов стали называть — назло, что ли? — шведами. Тут у бедных финнов голова кругом пошла: и нарекли они славян, ставших гребцами («ротсами»-«русами»-«русскими») — почему-то «венайя», а шведских гребцов, решивших все же впредь быть не гребцами-«ротсами», а просто шведами, — «руотси». Как тут не согласиться с нашими авторами, что на Руси название скандинавских гребцов действительно «жило совершенно самостоятельной жизнью»?

Вообще эта ссылка на извечное русское своеобразие весьма знаменательна. Без нее вся концепция — плод двадцатилетних трудов — просто рушится, ибо кто же, находясь в здравом уме, поверит в «закономерность» перерастания социального значения термина «русь» в этническое? Закономерность, как известно, — это некая, объективно установленная, постоянно возникающая при определенных условиях связь явлений. Стало быть, нашим отечественным норманнистам известен закон перерастания социального значения каких-либо слов, терминов в этническое? Но филологические наблюдения говорят прямо об обратном. Так, у эстонцев «сакс» (саксонец) означает «господин», у финнов — «купец»; в древнефранцузском языке прилагательное «norois», образованное от слова «норман», значило «гордо, надменно». У полабских древан слово «nemtjinka» («немка») означало госпожу высокого рода, а «nemes» («немец») — молодого господина [Шафарик П.-Й. Славянские древности. 2-е изд. В2-х тт. М., 1848. I, 93, II, 239]. Можем ли мы вывести отсюда закономерность, что когда-то давным-давно саксонцы называли себя в Прибалтике купцами, норманы во Франции — надменными людьми, а немцы в Полабье — молодыми господами? Впрочем, это просто смешно, не более. А в случае с «гребцами» — только вдумайтесь! — речь ведется об усвоении восточными славянами иноземного социального термина в качестве собственного этнического самоназвания! Это все равно, как если бы, скажем, жители завоеванных Людовиком XIV Испанских Нидерландов (Франш-Конте) приняли имя мушкетеров, а свою страну назвали Мушкетерландом.

Виданное ли дело, чтобы страны назывались именем какой-либо социальной группы?! Славянская Болгария заимствовала свое имя от тюркских булгар; галло-романская Галлия стала Францией по имени германского племени франков; французская Нормандия — по местному племенному прозвищу скандинавов; иберо-романская Андалузия получила название от вандалов. Так, может быть, все-таки и Русь не пошла своей, непроторенной дорогой, а, подобно всем прочим странам, прозвалась по племенному имени населивших ее пришельцев — русов? Правда, признав, что у славян все было, как у остальных людей, надо будет навсегда забыть о норманнизме… 

Кроме того, встав на точку зрения норманистов, мы должны довести себя до последней степени умопомрачения и признать за истину, что послы Олега и Игоря, гордо заявлявшие грекам: «Мы от рода русского», оказывается имели ввиду: «Мы из рода гребцов», — ведь не могли же сами скандинавские дружинники запутаться в том, какой смысл имеет их собственный термин «ротс» — этнический или социальный. А, может быть, они все-таки имели в виду: «мы из рода пеших воинов, ополченцев»? Или: «мы из рода дружинников»? Поди пойми их, если ты норманнист… Наконец, если шведские «ротсы» водворились у новгородцев и киевлян собственными персонами, то почему славяне должны были заимствовать их прозвище от финнов? Ведь Нестор прямо пишет, что славяне называют шведов — шведами, «свеями», и нет никаких оснований считать, что когда-либо прежде они именовали их «ротсами» и «русами».

Такова стократ своеобразная жизнь скандинавского «rops» на Руси, ссылка на которую на самом деле — всего лишь неловкое прикрытие очевидного абсурда, выдаваемого за результаты неусыпной исследовательской работы.

Еще одна мифологема, узаконенная все тем же «исследованием», — тезис о том, что перелицованный из «ротс-руотси» термин «русь» возник в Новгородской земле и быстро сделался самоназванием новгородских словен («прозвашася русью»). Но в том-то и дело, что, несмотря на все уверения норманнистов о существовании в Приильменье и Приладожье первоначальной «Русской земли», таковой в действительности там никогда не было. О том, насколько далеко она простиралась на север от Киева, дает представление следующий эпизод. Когда великий князь Рюрик Ростилавич слишком зажился в городе Овруче, лежащем на притоке Припяти, речке Уже, неподалеку от Киева, другой князь направил к нему послов сказать: «Зачем ты покинул свою землю (то есть Киевскую область. — С. Ц.)? Ступай в Русь и стереги ее». Современные наблюдения над летописным использованием термина «Русская земля», говорят о том, что «в состав Русской земли не входили Новгород Великий с относящимися к нему городами, княжества Полоцкое, Смоленское, Суздальское (Владимирское), Рязанское, Муромское, Галицкое, Владимиро-Волынское, Овруч, Неринск, Берладь» [ Кучкин В. А. «Русская земля» по летописным данным XI — первой трети XIII в. // Древнейшие государства Восточной Европы. Материалы и исследования. 1992-1993. М., 1995. С. 90, 95—96]. И лучшее тому доказательство — многочисленные свидетельства самих новгородцев (новгородские источники XI—XV вв.), которые, во-первых, всегда называли себя новгородцами, а не русью, а, во-вторых, не забывали при случае противопоставить свою «Новгородскую/Словенскую землю» — «Русской земле». В одной берестяной грамоте (№ 105, 60—90-е гг. XII в.) новгородец пишет в свой город из «Руси». А вот образец этнического самосознания новгородца еще и в 1469 г.: «…князь великий Владимир крестися и вся земли наши крести: Руськую, и нашу Словеньскую, и Мерьскую…» Стало быть, «прозвашася русью» только киевляне-поляне, которые, однако, не соседили с финноязычными племенами и, следовательно, ведать не ведали ни о каком «руотси». Или же норманистам надо возвестить миру еще одни абсурд — будто бы шведы, появившиеся на берегах Днепра, ранее усвоили себе в качестве племенного самоназвания финский этноним «руотси», то есть искаженный в финноязычной среде их собственный социальный термин «ротс».

И потом, так ли уж крепко связана с финским «руотси» упомянутая «русская» топонимика Новгородской земли? Ведь и поныне существуют города Русе и Рущук на болгарском Дунае, река Рус в Нижней Австрии, город Русовце в Чехии, Равва Русска и Руске Ушице в Трансильвании, Рус-Молдвица в Восточной Буковине, речка Русова впадает в Днестр около Ямполя; Константин Багрянородный упоминает на славянских Балканах X в. города Раусий, Росса, Русиан; в Восточнофранкском государстве IX в. источники отмечают целую «русскую» область — Русамарку. Список можно продолжать и продолжать, но я закончу л`Иль-Русом на Корсике. Кажется, нет надобности уточнять, имелось ли в этих регионах «славяно-финско-скандинавское языковое взаимодействие».

Это пресловутое «руотси» вообще оказывает какое-то гипнотическое воздействие на норманистов, под влиянием которого сам ход их мысли порой принимает довольно странное направление. Послушаем, что пишет, например, один уважаемый ученый: «…сколько-нибудь убедительной финно-угорской этимологии слова ruotsi лингвисты предложить так и не смогли. Настораживает и то, что в собственно финно-угорской языковой среде этот термин использовался для наименования представителей различных этносов: шведов, норвежцев, русских и, наконец, самих финнов…». Отметив далее «нерешенность проблемы происхождения интересующего нас этнонима», он заканчивает свои размышления следующим пассажем: «Тем не менее многие исследователи (чаще всего те, для кого лингвистика не является основным занятием, а вопрос о происхождении слова русь имеет не только сугубо научное значение) продолжают искать собственно славянские корни загадочного имени» [Данилевский И. Н. Древняя Русь глазами современников и потомков (IX—XII вв.). Курс лекций. М., 1999. С. 53—54]. Понять логику автора, как мне кажется, можно только так: в то время как сами мы (норманисты) «убедительной финно-угорской этимологии» предложить не можем, находятся наглецы, псевдолингвисты и неучи, которые продолжают искать славянские корни имени «русь». Или еще короче: мы уже ничего не можем, а они, невзирая на то, продолжают — когда-нибудь, полагаю, войдет в русскую историографию как «последняя жалоба норманиста».

Кстати, по поводу этимологии слова «руотси» и его связи с «гребцами» нелишне будет выслушать мнение ученого XIX в. Паррота, специалиста по финским и балтским языкам: «Оно (слово „руотси“ — С. Ц.) означает вообще хребет, ребро… Перенесение этого понятия на береговые утесы или скалы, коими преимущественно изобилует Швеция, делает понятным, почему финны называют Швецию Руотсмаа, а эсты Руотсима, страною скал» [цит. по: Гедеонов С. А. Отрывки из исследований о варяжском вопросе. Записки Императорской Академии Наук: Приложение. Т. I—III. СПб., 1862, N3; 1863, N4.].

Окончание статьи читайте в моём проекте Русское тысячелетие Х—XX.

Данный материал доступен без оформления подписки.

Подписка открывает доступ к архиву. Оформив годовую подписку, вы получаете скидку 20%, есть и другие интересные предложения.

Цикл Русское тысячелетие Х—ХХ обновляется не реже двух раз в неделю, материалы выкладываются в виде подкаста и иллюстрированной текстовой расшифровки.

Подписывайтесь, читайте/слушайте, комментируйте!

Мои книги на Литрес

https://www.litres.ru/sergey-cvetkov/